Нет человека, который был бы как остров. Или?..

«Нет человека, который был бы как Остров, сам по себе. Каждый человек есть часть Материка, часть Суши; и если Волной снесет в море береговой Утес, меньше станет Европа, а также, если смоет край Мыса или разрушит Замок твой или Друга твоего; смерть Человека умаляет и меня, ибо я един со всем Человечеством, а потому не спрашивай никогда, по ком звонит Колокол: он звонит по Тебе. » Джон Донн.

Напротив меня сидит красивый молодой парень в очках. Умный, чуть прищуренный взгляд, коротко, как у всех, остриженная голова, широкие плечи. Матвей Ф. осужден пожизненно за предумышленное убийство. По заключению экспертизы он убил 15-летнюю Анну Д., нанеся ей 21 ножевое ранение.

Из заключения судмедэкспертизы Матвея Ф. : «Подследственный агрессивен, что особо проявляется в состоянии алкогольного опьянения, высокомерен, противопоставляет себя остальным, питая злобу и ненависть ко всем».

Из характеристики убитой Анны Д. : «Потерпевшая характеризовалась по месту учебы как ответственная, прилежная девушка. Отзывчива, уважительна к старшим, активистка». Из материалов следствия: «Обвиняемый Матвей Ф. характеризуется по месту жительства как нигде не работающий молодой человек. С прежнего места работы был уволен за прогулы и опоздания. Дерзок, малообщителен».

Из воспоминаний матери потерпевшей: «Анна была умницей. По дому помогала, за братьями смотрела. Послушная, отзывчивая».

Из воспоминаний отчима обвиняемого, который после убийства оставил прежнюю семью и сейчас проживает в другой: «Матвей был непослушный парень. Не делал то, что ему говорили…».

На вопрос, почему он это сделал, Матвей Ф. сначала долго молчит, затем рассуждает долго и заумно, но, как кажется, искренне раскаивается и просит прощение у родителей погибшей: «Я убивать и не думал. Немного выпили. Даже пьяны не были. Я к Анне неравнодушен был, а она все дразнила меня. Даже издевалась, я бы сказал. Обещала встречаться, но дальше обещаний дело не шло. Помню, в ответ на ее смех в присутствии товарища я потерял контроль над собой. И ударил ее по лицу. Она сильно стукнулась головой о стену. Тогда я схватил нож, который лежал рядом, и ударил три раза в грудь. Потом еще несколько раз. Я был словно в тумане. А когда пришел в себя и понял, что сделал, мне стало страшно».

Когда мы расстаемся, Матвей снова просит передать слова раскаяния родителям погибшей. Его выводят, и он, не оборачиваясь, бредет по коридору к своей камере, по которому ему еще придется ходить не один год.

Я думаю об убитой, симпатичной девушке Анне Д., которую никогда не воскресить. О ее маме, которая никак не может смириться со смертью своей единственной дочери. О жестокой и нелепой смерти, которая случилась.

И в тоже время я ловлю себя на назойливой мысли, что я также думаю и об убийце Матвее Ф. Что за три дня, что я читал и слышал о нем, я не встретил, не услышал ни одного доброго слова в его адрес. «Агрессивный, злой, ненавидящий всех, непослушный, высокомерный». А между тем он мне совсем таким не показался. И как так может быть, что в одном человеке пребывают только негативные, отрицательные черты, и ни одной положительной? И как случилось, что никто не разглядел в нем ничего положительного?

И вот что мне думается: по-моему, часто рисуя образ жертвы и преступника, наш мозг, наше воображение и наши социальные установки проделывают с нами один и тот же хитрый трюк. Вспоминая жертву, мы воскрешаем в памяти все ее хорошие, замечательные черты. И в то же время, когда нам приходится нарисовать портрет преступника, мы не жалеем мрачных тонов и оттенков.

Еще никогда в свою бытность мне не доводилось сталкиваться с абсолютно «черным» описанием жертв — если, конечно, это люди добропорядочные, а не представители уголовного мира, попавшие «на перо». И в тоже время редко услышишь хорошие слова о тех, кто нарушил закон.

Свидетель дающий показания в отделе милиции, узнав, что перед ним преступник, вряд ли будет расписывать добродетели последнего. И, наоборот, часто, мы, узнав, что речь идет о невинно погибшем, понимаем, что чернить его — не угодное дело. О покойниках либо хорошо, либо ничего.

Еще не могу успокоиться от мысли, что почти всегда мы торопимся осудить. «Кто виноват» — наш излюбленный вопрос, на который мы всегда находим ответ. Найти виновного и наказать. Так, чтобы не повадно другим было. И почти никогда мы не пытаемся дойти до причины случившегося. Понять, что привело к трагической развязке, и что же нам всем делать, дабы похожее повторялось реже и реже.

Вот и с Матвеем Ф. поступили точно так же. Отделались. Упекли за решетку. «А стоило бы расстрелять» — скажут некоторые. Может, они правы? Только вот ни решетки, ни высшая мера не решают проблему. Не дают покоя душам матерей и отцов, не простившим преступника. Нашим душам. Легче нам не становится. А почему-то становится только тяжелее.

Мы «уютно» забываем, что на месте Матвея может оказаться и любой из нас. «Да что вы!» — возмутятся особо ревностные. Ну, может, не в роли преднамеренного убийцы. Хотя, чем черт… В роли насильника, например. «В каждом мужчине дремлет насильник» — помните? «Да как вы смеете!» — возмутятся особо правильные. Ну, или в роли вора. В роли еще кого. От тюрьмы и от сумы…

Завтра у любого из нас, от нашей сложной жизни, может случится временное помешательство. Затмение разума. Или мы сильно обидимся на кого-нибудь. Пойдем выпьем водки, чтобы успокоиться. А там… Кто знает.

Мы случайно собьем человека на автомобиле. И тот умрет. В окружении родных и близких, люто ненавидящих убийцу их сына или дочери. И ваши слова, что «Вы не хотели», никто не услышит, уверяю вас. Потому что разум в такие минуты молчит. Убийцей все равно останетесь вы.

Или вы — мастер цеха, где вашему рабочему оторвет руку. Или голову. И виновным признают вас. Конечно, это непреднамеренное убийство при отягчающих обстоятельствах. И вообще, виноваты не вы. Но все же. Вы дежурили в тот день, и всем плевать, что станку сто лет, и рабочий был сам виноват. Виновным назначат вас, и вас же накажут. Лет этак на пять-восемь.

В принципе, да и без, нам плевать из чего «родился» преступник. Главное для нас, что он есть. Без него нам было бы трудно. Мы словно сваливаем на таких все свои беды, всю вину, психологически «нагружая» таких и своими грехами, думая, что нам вот-вот станет легче.

Не стоит забывать, что добрая половина преступников случайно «родится» из таких же, как и мы с вами, вполне добропорядочных обывателей. За редким исключением, мы не хотим убивать, насиловать, воровать. Просто часто «так получается».

Порой обстоятельства вынуждают или складываются таким образом, что подобное происходит. Я знавал людей, которые оказывались под таким давлением, когда остаться Человеком было почти невозможно. Знавал и других, которые «садились», потому что их «сажали», а не потому что они должны были «сидеть».

Меня всегда смущала гордо повторяемая правоохранителями фраза «Преступник был ранее судим». Они словно априори вину преступника этим доказывают. Раз ранее судим — значит, уже виновен. Значит, это всячески доказывает его или ее преступную природу. А то, что, раз ранее судим, «перевоспитывали» и «не перевоспитали», как намеревались, не наставили на путь истинный, не вправили мозги в пенитенциарном (то есть, исправительном) учреждении путем усиленного труда и справедливого возмездия, а скорее, наоборот, мозги вывихнули навсегда, в голову никому не приходит. Не приходит в голову правоохранителям, что тем самым они расписываются в своей плохой работе. А не в порочной с младых ногтей натуре преступника.

А нам, добропорядочным, на воле, часто не приходит в голову, что тем, кто попал туда, нарисуют «правильный» портрет, чтобы мы здесь в него поверили.

Страшно слышать то, как перед телекамерами, устроив шоу, отрекаются от право нарушивших. «Его для меня больше не существует» — как часто я слышал женщин, говоривших так о своих оступившихся мужьях. Бедные жены. Или слышать от родственников. Отцов и матерей. Еще более бедные.

«Нет такого преступления, которое нельзя бы искупить» — учит христианство. Однако мы, непричастные и мимо идущие, в церковь или домой в семью, часто строже самых строгих христианских канонов.

Ну, а я просто в душе ощущаю, что своим искренним раскаянием и духовным подвигом человеком многое искупляется. А мы часто торопимся поставить крест на тех, кто раз оступился. Преступники — не только они. Преступники — и мы. Если «нет человека, который был бы как Остров».