Весело о грустном. Посмеемся над собой?

Вы не обращали внимания на то, что, как только наступают холода, у русского человека начинает зудеть во всех местах, чтобы чё-нибудь поремонтировать, покопать и порыть?. . О грустном

У меня вот, например, сосед, грамотный такой, как Ленин, и здоровый, как Илья Муромец, как только пришел ноябрь и зачастили ноябрьские дожди, решил «оградку поправить». Забор между моим и его двором.

Взялся за это дело основательно: выкорчевал все десять столбов, разломал мою калитку и бросил все аккуратно в самую грязь у себя во дворе. Надрывался все выходные, ковыряясь в сырой земле. Все два выходных. А потом ему стало некогда. А после, в конце ноября, неожиданно выпал снег и ударил мороз. Земля, вот те здрастьте, подлая, замерзла.

Сейчас уже конец декабря. На дворе снега по колено. Морозы до минус двадцати. А моя калитка и наш заборчик печально так схватились замерзшей грязью. Пять вырытых под столбы ям сначала залило дождями, а потом засыпало снегом. Строительные работы, начатые в благородном порыве сердца, при полном отсутствии в тот момент головы, пришлось приостановить. Всего-то на полгода.

Спрашивается, какого рожна нужно было этим заниматься в ноябре, когда и дождь, и снег, и мороз? Свободное время появилось? Руки от безделья чесались? Или дурная голова не давала покоя?

Теперь он ходит, репу чешет. Я ему: «Степаныч, заборчик не думаешь на место ставить?». А он: «Ты, че! Все же замерзло!». Наверно думает, что это я такой дурак, раз такие дурацкие вопросы задаю. Ну-ну.

А еще мне нравится, как начинают поздней осенью или вообще зимой, латать тротуары или делать ремонт в помещении. Не, я понимаю, когда там трубу прорвало. Авария, так сказать. От этого не уйти. Но неужели нельзя было подумать о ремонте тротуаров летом, например? Нет, они подождали, когда развезет грязь, нальёт луж и начнет темнеть в три часа дня, чтобы — ой-ой-ой, а ведь тротуар-то никуда не годится, — и нагнать техники, всяких «оттаивателей» и «отпаривателей», пригнать укутанных в ватники и ушанки рабочих и к полудню начать потихоньку ковыряться в грязи, чтобы к трем часам уже закончить.

А на предприятии у нас зимой ремонт затеяли. Нет, я, конечно, ни рожна не смыслю в ремонтах. Сам могу только краской покрасить и обои наклеить. И все же, что это за такое «ноу-хау», чтобы в холод и сырость цементировать, класть шпатлевку и вонять краской? У них что, к зиме денег больше становится? На всякие ремонты. Или эта такая особенность славянского менталитета? Как говорит Задорнов, сила есть, желание есть, не хватает только вектора. Энергии — хоть отбавляй. И направляй. А не то — по тебе же и шарахнет. О выборах в Беларуси

В кои веки допустил наш Александр Григорьевич к выборам не только свою горячо нами и им, в том числе, любимую кандидатуру, но и десять других. Белорусский народ вроде как и жаждет перемен, но опасается. Боязно ему. Он вроде и против Александра Григорьевича, — сколько же сроков можно во власти сидеть? А вдруг это плохо? — но и не за кандидатов — а вдруг будет еще хуже?. . Вроде и за Александра Григорьевича, — ведь неплохой же президент, не дает в обиду родную Беларусь ни тем, ни другим, — и в то же время вроде и за кандидатов — в Европу хочется. И хочется, и колется. Как тут определиться?

Ему, народу, ни по большому счету, ни по маленькому не нужны там свободы, демократия, гласность. Ему, народу, нужна колбаса. Чтобы процент на кредит был еще меньше. Чтобы зарплата была выше. Чтобы росло его, народа, благосостояние изо дня в день.

С кем ни поговоришь — а общаться в основном приходится с людьми образованными, — все равно все сводится к ней родимой. К колбасе. И к своему личному благосостоянию.

Мне знаком человек, который в течение одного дня резко поменял свое мировоззрение. Был он, ни много ни мало, замдиректора, образованнейший человек, и была у него возможность жить совсем даже неплохо. Даже по скромным белорусским меркам. Ездить за границу за счет предприятия. Пользоваться служебной машиной, как своей личной. Лечиться не там, где лечатся простые люди. И был он всячески за нынешнюю власть.

Но случилось так, что в один далеко не прекрасный, для него, по крайней мере, день его в два счета сняли. Снял такой же «благосостоятельный», со служебной машиной и личным доктором, только чуток повыше. Его начальник. Показалось ему, что его подчиненный зарывается и вот-вот подсидит его. И тогда он нанес превентивный удар. То есть, вжик — и иди-ка, дорогой мой заместитель, на вольные хлеба. Выкинул того. Избавился от угрозы.

А в стране, как назло, к тому же случился кризис. И уже устроиться на такое доходное место нашему заму не удалось. Пометался он, пометался, бедный, да и пошел в простые работники пера и листа. В самый что ни на есть рядовой офисный планктон. Да к тому же, в связи с кризисом, работать ему довелось вместо восьми часов в день, всего шесть. То есть, устроился он с горем пополам на жалованье меньше прежнего раза в три.

Представляете, какой удар? Удар по карману, по самолюбию, по самой вере в людей! И в связи с этим печальным событием, из самых что ни на есть ярых сторонников нынешней, к нему весьма благоволившей власти, перекрасился он в ее ярого противника. А как же тут не перекраситься, не перевернуть свое мироощущение, когда ходить приходится пешком и экономить на той самой любимой колбасе?

Вот и говорю я, что с кем не поговоришь (а общаться, опять-таки, приходится с людьми уважаемыми), все сводится к ней. К колбасе. Вроде и начнут говорить о свободе слова там, о том, что живем в закрытой стране, варимся в своем собственном соку, об интеграции в мировое сообщество… Только начнешь ты им говорить, что да, как было бы хорошо не по телевизионным картинкам видеть нашу красивую жизнь и быть свободным человеком и иметь право выбора, как тут же испугаются, посмотрят на тебя прищуренно, а не сексот ли ты какой, и тут же, бегом, вернутся к ней. К колбасе. И начнут приводить всякие ужасные примеры о жизни в братской Раше, в остальном СНГ и уверять себя, и тебя, что «эх, хорошо в стране родимой жить».

Белорус, он ведь, как партизан. Сегодня он власть ругает. Но ругает осторожно, с оглядкой, чтобы его ругань никто не слышал. Кроет на чем свет стоит. Кроет и озирается. Кроет и поглядывает. А завтра, в зависимости от того, где он и с кем, он эту самую власть в обе щеки расцеловывает. Себя убеждает, что не все плохо. Хитрый он, белорус. Себе на уме. О женщинах

Женщина — это секс. Всегда и везде. Мужчина — это работа, творчество и только потом секс. Или просто — работа, творчество и уже никакого секса. А женщина — секс, секс и секс. И хотя она, вся такая порядочная-порядочная, скромная-скромная, все равно она — секс, секс и секс.

Понаблюдайте за любой женщиной. Что бы она ни делала, она всегда старается «выглядеть». Она всегда старается быть интересной, волнующей, привлекательной. То есть, она всегда думает, всегда готова к сексу, сексу, сексу.

И хотя она — «Ой, что вы, да как можно, вы — хам и пошляк», — она всегда вас оценивает как потенциального отца своих будущих детей. Или, на худой конец, как любовника. У нее в голове творится черте чё. И это вы думаете, что она все время только и делает, что думает об учебе, о работе, о старенькой бабушке, и она тоже так думает, но на самом деле она все время только и думает что о сексе, сексе, сексе. Все ради него. Он — начало и он же — конец.

У мужчины одна эрогенная зона. Одно орудие любви. Остальные части организма мужчины предназначены для тысячи других дел. Голова — чтобы думать. И не только о сексе. Руки — чтобы делать. Ноги — чтобы ходить. А у женщины все части дела — одна сплошная эрогенная зона. Тяжелая грудь, широкие бедра, блестящие волосы, большие глаза, тонкая талия, длинные ноги, слабые руки. Куда ни ткни — эрогенная зона. Возбудимая и возбуждающая. Объект для любви.

Женщина мыслит однотипно. Ей в голову не приходит, что можно быть мужчиной и без нее, женщины. Причем переход из категории «настоящий мужик» в категорию «не мужик» происходит молниеносно. Достаточно чем-нибудь ей не угодить, как тебя тут же кастрируют. Чик — и ты уже не мужик. И мучиться тебе комплексом неполноценности, пока ты снова не совершишь какой-нибудь поступок настоящего мужчины, и тебя снова не запишут в первую категорию.

Причем она остается женщиной всегда, совершенно независимо от нас, мужчин. Никому в голову не придет назвать какую-нибудь фифочку ненастоящей женщиной. Достаточно только ей нарисовать глазки, натянуть колготки в сеточку, надеть мини-юбку, как она уже женщина. То есть, секс, секс, секс…